Хиллари Клинтон была серьезным и грозным противником. Опрос за опросом она занимала первое место среди потенциальных избирателей-демократов. Барак отставал на десять или двадцать очков, а Эдвардс был еще на несколько очков позади Барака. Демократические избиратели знали Клинтонов и желали победы. У Клинтон было больше сторонников, чем у нас людей, которые могли правильно произнести имя моего мужа. Все мы – я, Барак и наша команда – задолго до объявления понимали, что, независимо от его политических дарований, афроамериканец по имени Барак Хусейн Обама всегда будет непростым выбором.

С этой проблемой мы столкнулись даже в черном сообществе. Как и я вначале, многие черные не могли заставить себя поверить, что у моего мужа есть реальный шанс на победу. Многие все еще не верили, что черный может добиться успеха в области, которая исторически считалась белой. И они решались на более безопасную ставку, выбирая следующего за ним кандидата. Одной из задач Барака было перетянуть на себя давнюю преданность черных избирателей Биллу Клинтону, который всегда был на короткой ноге с афроамериканским сообществом и сформировал там много связей. Барак уже завоевал доверие широкого круга избирателей по всему Иллинойсу, в том числе в сельских районах белых ферм в южной части штата. Он уже доказал, что может охватить все демографические группы, но многие люди еще этого не осознали.

На Барака был всегда направлен объектив критиков. Мы знали, что как черный кандидат он не мог позволить себе ошибиться. Чтобы быть наравне с остальными, ему приходилось делать все в два раза лучше них. Для Барака, как и для каждого кандидата не по фамилии Клинтон, единственное, что оставляло надежду на победу, – это собрать много денег и быстро начать их тратить в надежде, что активные действия уже на ранних праймериз позволят предвыборной кампании вырваться вперед и обогнать машину Клинтона.

Мы связывали надежды с Айовой. Именно там мы должны были либо победить, либо отступить. Штат, где проживало в основном сельское население и более 90 процентов белых, – любопытное место для старта национальных выборов и, возможно, не самое очевидное для самоопределения черного парня из Чикаго. Но такова была реальность. Президентские праймериз стартуют в Айове[121]. Члены обеих партий отдавали свои голоса на собраниях на уровне округов в середине зимы, и за этим следила вся страна. Если вас заметили в Де-Мойне и Дубьюке, значит, ваша кандидатура автоматически будет иметь значение в Орландо и Лос-Анджелесе. Мы также знали: если хорошо покажем себя в Айове, это продемонстрирует черным избирателям по всей стране, что в нас можно верить. Тот факт, что Барак был сенатором в соседнем Иллинойсе, давал ему некоторую известность и знание проблем района. Это убедило Дэвида Плуффа, будто у нас есть в Айове небольшое преимущество, на котором мы должны попытаться сыграть.

Значит, я должна была ездить в Айову почти каждую неделю, ловить ранние утренние рейсы United Airlines из О’Хары и делать по три или четыре остановки для нужд кампании в день. Я сразу сказала Плуффу, что хотя я и рада помочь кампании, но его команда должна вовремя доставлять меня в Чикаго, чтобы я успела уложить девочек спать. Мама согласилась сократить часы на работе и больше сидеть с детьми, пока я путешествую. Барак тоже проводил много времени в Айове, хотя мы редко появлялись там – или вообще хоть где-нибудь – вместе. Теперь я была так называемым суррогатом кандидата, дублером, который мог встречаться с избирателями в общественном центре в Айова-Сити, пока Барак проводил кампанию в Сидар-Фоллз или собирал деньги в Нью-Йорке. В одном помещении мы оказывались, только когда это было действительно необходимо.

Барак теперь путешествовал с целым роем внимательных помощников. Мне тоже выделялись средства, чтобы нанять собственный штат из двух человек. Учитывая, что я планировала участвовать в кампании только два или три дня в неделю, это показалось мне достаточным. Я понятия не имела, какая поддержка мне понадобится. Мелиссу Уинтер, мою первую сотрудницу, а позже начальницу моего штаба, рекомендовал секретарь Барака. Мелисса работала в офисе сенатора Джо Либермана на Капитолийском холме и была вовлечена в его вице-президентскую кампанию 2000 года. Я проводила собеседование с Мелиссой – сорокалетней блондинкой в очках – в нашей гостиной в Чикаго, и меня впечатлило дерзкое остроумие и почти навязчивая преданность деталям, что, как я понимала, будет крайне важно, когда я попытаюсь интегрировать кампанию в свой и без того напряженный рабочий график в больнице. Мелисса была сообразительной, умелой и быстрой. Кроме того, она достаточно хорошо разбиралась в политике, чтобы не обращать внимания на ее интенсивность и темп. Всего на несколько лет моложе, Мелисса казалась мне сверстницей и союзницей в большей степени, чем те молодые ребята, с которыми мне приходилось работать раньше. Она станет тем человеком, кому я доверю – и доверяю по сей день – буквально каждую часть своей жизни.

Кэти Маккормик Леливелд завершила наше маленькое трио, став моим директором по коммуникациям. Ей еще не было тридцати, а она уже участвовала в предвыборной кампании, а также работала на Хиллари Клинтон, когда та была первой леди, что делало ее опыт вдвойне актуальным. Энергичная, умная и всегда идеально одетая, Кэти отвечала за споры с репортерами и телевизионщиками, следила за тем, чтобы наши события были хорошо освещены в СМИ, а также – благодаря кожаному портфелю, в котором она всегда держала пятновыводитель, мятные леденцы, швейный набор и дополнительную пару нейлоновых чулок, – за тем, чтобы я оставалась в форме во время всех своих перелетов и мероприятий.

За эти годы я видела множество репортажей из Айовы о кандидатах в президенты, которые неловко подсаживаются за столы к непритязательным гражданам, пьют кофе в закусочных, глупо позируют перед статуей коровы из сливочного масла или жуют что-то жареное на городской ярмарке. Чего в этом было больше – работы с избирателями или просто эффектного выхода, – я не могу сказать.

Советники Барака пытались помочь мне раскрыть тайну Айовы, объясняя, что моя миссия – в первую очередь общение с демократами во всех уголках штата, я должна обращаться к небольшим группам, активизировать работу добровольцев и пытаться привлечь лидеров сообщества. Айовцы, говорили советники, серьезно относятся к своей роли политических законодателей моды. Они готовятся, изучая биографии и программы кандидатов, и задают серьезные политические вопросы. Они привыкли к осторожным ухаживаниям кандидатов, но их вряд ли можно завоевать улыбкой и рукопожатием. Некоторые из айовцев месяцами ждут личной беседы с каждым кандидатом, прежде чем наконец выбрать одного из них. Но мне не сказали, каким должно быть мое послание в Айове. Мне не дали ни сценария, ни тезисов, ни советов. Я решила, что сама разберусь.

Мое первое сольное мероприятие состоялось в начале апреля в скромном доме в Де-Мойне. Несколько десятков человек собрались в гостиной, сидя на диванах и складных стульях, принесенных специально по этому случаю, в то время как другие сидели, скрестив ноги, на полу. Я осматривалась, готовясь заговорить. То, что я заметила, вероятно, не должно было меня удивить, но тем не менее я поразилась. На столиках были разложены такие же белые вязаные салфетки, что и у бабушки Шилдс. Я заметила фарфоровые статуэтки, выглядевшие точно так же, как те, что Робби держала на полках первого этажа дома на Эвклид-авеню. Мужчина в первом ряду тепло улыбался мне. Я была в Айове, но у меня было отчетливое ощущение, что я дома. Жители Айовы, как я поняла, похожи на Шилдсов и Робинсонов. Они не терпели дураков и не доверяли людям, строящим из себя невесть что. Они чуяли фальшивку за милю.